...ответ Чемберлену...
Aug. 23rd, 2005 12:17 amСегодня меня обозвали ленивым свинюком и нытиком.
Да! Это я!
Когда я работаю, зачитываюсь детективами Честертона или пытаюсь изобразить что-нибудь карандашом на бумаге - я не вижу ни пыли, ни грязи, ни того, что свет сквозь люстру уже не пробивается, а дохнет на лету. Причем абсолютно искренне не вижу.
Потом на меня снисходит прозрение, я хватаюсь за голову, и судорожно пытаюсь придумать, как бы все это привести к единому знаменателю за короткие сроки. Но на дерзкий совет, накарябанный чьим-то наглым пальцем на пыльном пианино: "Вытри!", запросто накарябаю: "Вытрите сами!", и продолжу с чувством играть шварценеггеровское танго.
Но это еще не самое страшное.
Самое страшное - то, что я время от времени начинаю ныть. Чаще всего, когда мне самой страшно. Нытье с темой "страшно" связано редко. О самом "страшно" даже ныть страшно. Поэтому я ною о чем-нибудь другом. О плохой погоде, например. Или о том, какая гадюка из Бобруйска наступила мне сегодня на ногу. Или о том, что моя попа скоро не влезет в штаны, сшитые из двух парашютов.
Когда я ною обо всем этом - то СТРАШНОЕ, которое маячит на заднем фоне, почему-то становится сначала таким себе просто страшным, потом страшненьким, а потом и вообще, вроде как, начинает вызывать симпатию. Мы с ним сродняемся.
Хотя иногда я могу вдруг вывалить на человека мешок своего страшного. Происходит это совершенно непроизвольно, как правило, очень редко, но метко. Вот тогда всем становится по-настоящему СТРАШНО.
Так вот и живем.
Хрю-хрю.
Да! Это я!
Когда я работаю, зачитываюсь детективами Честертона или пытаюсь изобразить что-нибудь карандашом на бумаге - я не вижу ни пыли, ни грязи, ни того, что свет сквозь люстру уже не пробивается, а дохнет на лету. Причем абсолютно искренне не вижу.
Потом на меня снисходит прозрение, я хватаюсь за голову, и судорожно пытаюсь придумать, как бы все это привести к единому знаменателю за короткие сроки. Но на дерзкий совет, накарябанный чьим-то наглым пальцем на пыльном пианино: "Вытри!", запросто накарябаю: "Вытрите сами!", и продолжу с чувством играть шварценеггеровское танго.
Но это еще не самое страшное.
Самое страшное - то, что я время от времени начинаю ныть. Чаще всего, когда мне самой страшно. Нытье с темой "страшно" связано редко. О самом "страшно" даже ныть страшно. Поэтому я ною о чем-нибудь другом. О плохой погоде, например. Или о том, какая гадюка из Бобруйска наступила мне сегодня на ногу. Или о том, что моя попа скоро не влезет в штаны, сшитые из двух парашютов.
Когда я ною обо всем этом - то СТРАШНОЕ, которое маячит на заднем фоне, почему-то становится сначала таким себе просто страшным, потом страшненьким, а потом и вообще, вроде как, начинает вызывать симпатию. Мы с ним сродняемся.
Хотя иногда я могу вдруг вывалить на человека мешок своего страшного. Происходит это совершенно непроизвольно, как правило, очень редко, но метко. Вот тогда всем становится по-настоящему СТРАШНО.
Так вот и живем.
Хрю-хрю.